ГАБДУЛЛА ТУКАЙ

(1886—1913)

Великий татарский поэт Габдулла Тукай родился в деревне Кушлауч в Заказанье. Совсем маленьким, двух-трех лет, он остался круглым сиротой, и потянулись годы, полные невзгод и суровых лишений. «Не было у меня утешителя, когда плакал, не ласкали, когда хотелось понежиться, не жалели, когда был голоден или одолевала меня жажда. Только и знали, что толкали и били»,— писал Тукай. Его родственники сами едва сводили концы с концами, и ребенок-сирота был для них обузой.
Только в чтении Тукай находил отраду. Азбуку он изучил в дер. Кырлай. А уже девятилетним мальчиком стал заниматься русским, арабским, персидским языками. В Уральске, в медресе, он стал читать произведения русских и восточных классиков, календари Каюма Насыри, первые романы, появившиеся на татарском языке. В медресе он написал и первые свои произведения.
Восторженно встретил Габдулла Тукай революцию 1905 г. «Волны революции, разбудив и шакирдов, не видевших света, вывели их из вонючих медресе на улицу…— писала газета «Урал». — Шествуя за красными знаменами, шакирды кричали: «Долой притеснение, да здравствует свобода!..»
В 1905 г. появились первые газеты на татарском языке. Тукай стал наборщиком газеты «Фикер» в Уральске, в первом номере которой было напечатано его стихотворение «Сон мужика». В том же 1905 г. Тукай публикует свои уже не подражательные, а оригинальные стихотворения «О свободе», «Одно слово друзьям», в которых выступает защитником прогресса и равноправия народов. «Наша нация, — пишет он, — как и другие национальности, нуждается в джигитах, которые боролись бы за интересы беззащитных бедняков и рабочих… Наша нация нуждается в Пушкиных, в Толстых, в Лермонтовых».
Мастерство Тукая растет, его творчество все сильнее пронизывают социальные мотивы. Он вел пропаганду среди рабочих типографии, требовал прибавки им жалованья. В мае 1907 г. Тукай остался без работы. Друзья помогли ему уехать в Казань.
Казань, как крупнейший центр татарской культуры, давно притягивала Тукая. Здесь он сблизился с первым татарским большевиком X. Ямашевым, вошел в среду писателей-демократов, сдружился с молодежью, группировавшейся вокруг газеты «Аль-Ислах» («Реформа»), которая выходила по инициативе писателя Ф. Амирхана и являлась одним из самых прогрессивных печатных органов.
Совместно с Г. Камалом Тукай в 1908—1909 гг. издает сатирический журнал «Яшен» («Молния»), а с 1910 г. работает в журнале «Ялт-юлт» («Зарница»), фактическим руководителем которого он являлся до конца жизни. В эти годы свободолюбивые мотивы в творчестве Тукая приобретают особую глубину. Уже будучи больным, он едет в деревни Заказанья, в край, где прошло его детство, совершает путешествия в Петербург, Уфу, Астрахань, в самой жизни черпая идеи, темы и образы своих произведений.
Короткий, но яркий творческий и жизненный путь Тукая поражает воображение. С 1905 г. — времени опубликования первых его произведений, и до 1913 г. — года безвременной кончины поэта — им созданы девять поэм, сотни стихотворений, десятки публицистических статей, большое число переводов на татарский язык произведений Пушкина, Лермонтова, Майкова, Плещеева, Полонского, Кольцова, Никитина, А. К. Толстого. С необычайной цельностью и полнотой он выразил социальные устремления татарского народа, глубину его национального характера, мир его эстетических представлений. Многогранное творчество Тукая, включающее в себя и тонкий лиризм, и страстную публицистичность, и беспощадную сатиричность, пронизанное философскими размышлениями, составило ярчайшую страницу развития татарской национальной культуры.
Определяющими чертами поэзии и публицистики Тукая являются высокая гражданственность, вера в народ, ненависть к царизму, национальной буржуазии и духовенству, стремление выразить революционную современность и борьбу народа за освобождение от эксплуатации. Всю свою жизнь он воспевал идею братского единения русского и татарского народов.
Жизнь Тукая оборвалась рано. Тяжелые лишения, перенесенные им в детстве, постоянная нужда и напряженная работа подточили его здоровье, и 2(15) апреля 1913 г. Тукая не стало. Он умер, прожив неполные двадцать семь лет.
В истории татарской культуры имя Тукая занимает особое место, сопоставимое со значением Пушкина для русской культуры. Его пламенное слово — художника, патриота, борца, народного трибуна — вошло в сокровищницу многонациональной культуры нашей страны. Мемориальный тукаевский комплекс создан в селе Новый Кырлай. В 1986 г. к 100-летию со дня рождения великого татарского поэта, музей Габдуллы Тукая открыт в Казани. Ежегодно в день рождения Тукая в Казани и на родине поэта проводятся тукаевские праздники поэзии. С 1966 г. в целях повышения творческой активности в области литературы и искусства в Татарской АССР учреждена республиканская премия имени Г. Тукая, которой награждаются лучшие произведения литературы и искусства, созданные деятелями культуры Татарии.
Любовь к родине, к народу, к его истории и культуре пронизывает все творчество Тукая. В данный сборник отобраны отрывки из биографических заметок и писем поэта.

…После смерти матери я остался круглым сиротой…

***

Деревня Училе* (* Училе — буквально: три дома.) (как это видно и по названию) была очень маленькой и бедной деревней. К тому же в те годы, когда я осиротел, в тех краях был голод, и сам дед жил очень плохо.
И вот я, сиротинушка, вошел в эту семью, и без того очень бедную, да еще с таким количеством едоков…
Что бы там ни было, я оказался лишним и в этой семье. Как-то раз, надо думать, по совету бабушки, дедушка отправил меня с попутным ямщиком в Казань. Доехав до места (наша деревня всего в 60 верстах от Казани), ямщик пошел на Сенной базар и ходил там, предлагая: «Кто возьмет мальчика на воспитание?» Кто-то вышел из толпы, взял меня на бессрочное воспитание и увел домой…
Позвольте мне вкратце описать положение моих новых родителей.
Жили они в Ново-Татарской слободе. Отца звали Мухамметвали, а мать — Газизой.
Отец то ли торговал на толкучке, то ли был кожевенником, не могу сказать точно, а мать без устали шила на богачей каляпуши.
Мать сама носила каляпуши на Сенной базар; иногда она по делу ходила к баям. Порой, случалось, она и меня брала с собой. С любопытством я рассматривал красивую обстановку байского дома: бьющие, как церковные колокола, часы, огромные, от самого пола до потолка, зеркала и громадные, с сундук величиной, органы. Мне казалось, что баи живут в раю. Однажды, когда мы были в байском доме, я никак не мог наглядеться на павлина, который ходил по двору, распустив свой блестящий на солнце хвост с драгоценными перьями.
Родители мои были трудолюбивы. Здесь мне не приходилось голодать.
Изредка мы с матерью бывали на Ташаякском базаре, с завистью я смотрел и на горы игрушек, и на счастливую детвору, кружившуюся на деревянных конях карусели. Я тоже оседлал бы одного коня, но не было денег. Спросить у матери не смел, а сама она не догадывалась. Я возвращался домой с острой завистью к чужому счастью.
Не забыть мне и те летние дни, когда я с мальчишками бегал между двумя слободами по зеленому лугу, перегоняя летящий гусиный пух. Усталые, мы ложились лицом к башне Сююмбеки и отдыхали на зеленой травке.
Года два или больше прожил я у этих родителей. Вдруг они оба одновременно заболели и, надо думать, чувствуя близкую смерть, решили: «С кем останется этот ребенок, если мы умрем? Отправить бы его в родную деревню». Они разыскали ямщика, что привез меня тогда в Казань, и тот доставил меня в деревню Училе.
Можно себе представить, как меня приняли там: ведь все уже были уверены, что навсегда избавились от меня. Дедушка и бабушка, когда я снова очутился у них, окончательно потеряли надежду сплавить меня в город. Поэтому они стали думать: а нельзя ли пристроить меня в какой-нибудь соседней деревне. И всем, кто приезжал в Училе, они говорили, что у них есть мальчишка-сирота, которого они отдают на воспитание.
Труды их увенчались успехом: меня забрал некий Сагди из деревни Кырлай, что находилась от нас всего лишь в семи верстах. У него не было своего сына…
Я вышел из дома дедушки и сел в телегу Сагди абзы. Дедушка и бабушка (наверное, только из-за того, что им было неудобно перед Сагди абзы) провожали меня. Кроме них, возле телеги сновали еще босоногие мальчишки, которым мой отъезд показался любопытным.
Я сел рядом с Сагди абзы, телега тронулась. В дороге он говорил мне:
— Вот скоро приедем в Кырлай, там, наверно, мать уже ждет тебя. У нас, слава аллаху, много катыка, молока и хлеба, будешь есть, сколько хочешь…
А когда осталось две-три версты, он стал утешать меня, суля счастье в своем доме. А в моей душе была особая радость: ведь давно уж я не слышал столько теплых слов.
Стояла красивая летняя пора. Кругом зеленели травы и леса, солнце ласкало своими нежаркими лучами, и от этого мне было еще радостнее.
Вот и Кырлай. Оказывается, дом Сагди абзы стоял близ околицы. Проехав еще немного, мы остановились возле крытой соломой приземистой избенки за плетнем. Моя новая мать, как и говорил Сагди абзы, вышла нас встречать. Она открыла ворота. Улыбаясь, сняла меня с телеги и ввела в дом.
Отец распряг лошадь и, кончив свои дела, тоже вошел в избу.
— Жена, ступай, принеси мальчику поесть катыка и хлеба! — сказал он еще с порога.
Она сейчас же сбегала в погреб, принесла катык и дала мне половину огромного ломтя хлеба. Со дня приезда из Казани я не ел как следует, поэтому уничтожил все это с большим аппетитом…
Как об этом рассказывал еще в дороге Сагди абзы, у них было всего вдоволь — и катыка, и молока, и хлеба. Не нуждались и в картофеле…
Со своими новыми друзьями-мальчишками я целыми днями бегал по деревне, играл на лугах…
Наигравшись до седьмого пота, мы бежали к ручейку за нашим током. Там мы бултыхались часами, ловили рубашками и штанами мелкую рыбешку. Веселая пора!..
Однажды вечером родители сказали мне, что завтра утром поведут меня к абыстай учиться.
Заря только занималась, еще и солнце не взошло, а мы уже встали, попили чаю. Когда убрали посуду, мать взяла меня за руку и повела в дом Фатхирахман хазрета в пяти-шести шагах от нас. Вошли. Абыстай, моя будущая учительница, сидела с прутиком в руке. Вокруг нее было много девочек — моих ровесниц и довольно взрослых. Среди девочек, словно горошинки в пшенице, были и мальчики…
Так прошла моя первая кырлайская зима. Наступила весна, начал таять снег. Вскоре поля стали чернеть, сбрасывая снежный покров.
И вот — сабантуй. В этот день меня подняли очень рано и дали маленький, чуть больше кисета, мешочек. С этим мешочком я пошел по деревне.
Сельчане и без того просыпаются очень рано, а сегодня, в честь сабантуя, встали еще раньше. Повсюду видны были радостные лица, слышались ласковые слова.
В какой бы дом я ни заходил, везде, зная, что я осиротевший сын муллы, подавали мне сверх положенных для каждого мальчика    конфеты  и двух пряников, еще одно крашеное яйцо.  Поэтому  мешочек  очень  быстро  наполнялся…
Не помню, завтракал я в тот день или нет. Отдав матери мешочек и схватив несколько яиц, я выбежал на улицу.
Солнце уже поднялось, вся деревня купалась в его лучах. Парни и девушки, надев белые щегольские чулки и особенно тщательно завязав оборки лаптей, высыпали на улицу.
Старшина сабантуя с флагом — лоскутом тряпицы, привязанным к длинному шесту, обходил дома, собирая платки, ситец. Мы, босоногие мальчишки, бегали за ним, не отставая ни на шаг.
Когда закончился сбор платков и другого разного тряпья, весь народ — и женщины, и дети — вышли на луга. Началась борьба, скачки. Тут же с возов продавали орехи, семечки и белые с красным пояском пряники…

“Что я помню о себе

***
...Казанью, как писал и раньше, я очень доволен. Еще раз сообщаю, много друзей. Приходилось знакомиться с интересными образованными девушками. Много газет. Каждый день выходят все новые и новые книги. Читаем, пишем и сами. Недавно написал еще одну довольно большую книгу стихов. Эта книга предназначена для детей, она иллюстрирована различными красочными рисунками. Вскоре выйдет из печати. Как только выйдет, пришлю Вам. Я уже посылал Вам одну из двух ранее вышедших книг. Вторую посылаю с этим письмом…
После приезда в Казань написал две книги и получил сто рублей, по пятьдесят рублей за каждую. Однако расходы очень большие. Нужно как-то жить, на покупку различных книг, на  белье, на еду, одежду, за номер — на все нужны деньги…
Завтра в Казани будет литературный вечер. Там соберутся все казанские мусульмане, женщины — все соберутся. Я дал согласие прочитать там свое стихотворение под названием «Беседа»…

Письмо сестре Газизе, 27 марта 1908 г.

***
…Друг мой! Если будете писать даже немного, пишите художественно, оригинально. Ибо даже небольшие отклонения могут превратить изящное искусство в грубое ремесло.
Затем в Ваших стихах я нахожу провинциализмы и слова, которых нет в коренном народном языке. Примешивать их нет надобности… Казань я считаю нашей столицей, а татар Заказанья — коренным татарским народом, который не утратил до наших дней свою национальную особенность и не утратит ее в будущем…

Письмо Сагиту Сунчаляю. 9 ноября 1910 г.

(Источник: Знаменитые люди о Казанском крае. – Казань: Татарское книжное издательство, 1987). 


От alex009

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *